– Вряд ли мне придется часто обедать в твоем доме, – осторожно заметила Эви. Себастьян удивленно воззрился на нее, не донеся вилку до рта.
– Я остановлюсь в клубе отца, – продолжила Эви. – Как я уже говорила, я намерена ухаживать за ним.
– Днем – пожалуйста. Но вечером тебе придется возвращаться в мой... в наш дом.
Она ответила ему твердым взглядом.
– Его болезнь не может пройти вечером и возобновиться утром. Он нуждается в постоянном уходе.
Себастьян проглотил еду и раздраженно отозвался:
– Это обязанность слуг. Можешь нанять сиделку, если этого недостаточно.
Эви упрямо покачала головой, приведя его в еще большее раздражение.
– В такие минуты человек особенно нуждается в любящих родственниках.
– Да какое тебе дело, кто и как ухаживает за ним? Что хорошего он сделал для тебя? Ты едва знаешь этого старого ублюдка...
– Мне не нравится это слово.
– Очень жаль. Это одно из моих любимых выражений, и я намерен использовать его, когда сочту нужным.
– В таком случае можно только порадоваться, что мы будем редко встречаться после возвращения в Лондон.
Себастьян свирепо уставился на жену. Кто бы мог подумать, что за этим очаровательным личиком скрывается такой упрямый характер? Впрочем, он уже имел возможность убедиться, что она способна на отчаянные поступки, чтобы добиться своего. Черт знает что она выкинет, если он будет чересчур давить на нее. Постаравшись расслабиться, Себастьян продолжил трапезу, не чувствуя вкуса. Даже если б блюда были приправлены изысканным французским соусом, он не заметил бы разницы. Его изобретательный мозг напряженно работал, пытаясь придумать, как переубедить Эванджелину.
Наконец, придав лицу участливое выражение, он вкрадчиво произнес:
– Любовь моя, я не могу допустить, чтобы ты оставалась в доме, где полно мошенников, игроков и пьяниц. Не может быть, чтобы ты не понимала, насколько это опасно.
– Я позабочусь о том, чтобы ты получил мое приданое. А потом можешь не беспокоиться за меня.
Все его хваленое самообладание испарилось, как капли воды на раскаленной плите.
– Проклятие! Дело не в беспокойстве. Просто... это неприлично, Эви. Виконтесса Сент-Винсент не может оставаться в игорном клубе даже пару дней.
– Вот уж не думала, что тебя волнуют приличия. – Почему-то его свирепая гримаса вызвала у нее улыбку. Эта улыбка, хоть и едва заметная, поразила Себастьяна в самое сердце. Будь он проклят, если позволит потешаться над собой двадцатитрехлетней девице – впрочем, теперь уже не девице, – которая настолько наивна, что полагает, будто способна противостоять ему!
Он одарил ее ледяным взглядом, способным заморозить и более достойного противника.
– А ты подумала, дорогая, вообразив себя ангелом милосердия, кто защитит тебя в этом притоне? Ночевать там одной, без мужа равносильно тому, чтобы напрашиваться на изнасилование. А у меня есть более приятные занятия, чем торчать во второразрядном игорном заведении в ожидании, пока старый Дженнер изволит преставиться.
– Никто и не просил тебя об этом, – отозвалась Эви ровным тоном. – Я прекрасно справлюсь без тебя.
– Представляю, – саркастически уронил Себастьян, внезапно потеряв интерес к остывшей пище, стоявшей перед ним. Бросив салфетку на недоеденный ужин, он поднялся из-за стола и стянул с плеч сюртук. Он чувствовал себя грязным и усталым и собирался воспользоваться медной лоханью. Если повезет, вода еще не остыла.
Раздеваясь, он сердито швырял свои вещи на стул и размышлял о женщинах, которые годами мечтали выйти за него замуж. Красивые и обеспеченные, они готовы были на все, кроме убийства, лишь бы довести его до алтаря. Но он был слишком занят погоней за наслаждениями, чтобы отнестись серьезно к их авансам. И вот чем он кончил, загнанный в угол обстоятельствами и хроническим невезением! Женился на девице, не имеющей понятия о светских приличиях, с сомнительным происхождением и ослиным упрямством.
Заметив, что Эви отвела взгляд от его обнаженного тела. Себастьян криво ухмыльнулся. Подойдя к лохани, он уселся в чуть теплую воду, но его торс и длинные ноги остались снаружи. Он не спеша вымылся, поливая намыленную грудь и плечи горстями воды и наблюдая за женой сощуренными глазами. К его удовольствию, Эви с трудом сохраняла невозмутимый вид. С пылающим лицом она с преувеличенным интересом рассматривала стеганое покрывало на постели, обводя узор пальцем.
Внимание Себастьяна привлекло сияние золотого кольца, которое всучил ему пройдоха кузнец. Глядя на него, он испытал странное чувство – почти неодолимое желание бросить Эви на постель и овладеть ею без всякой преамбулы. Может, это заставит ее признать, что она теперь его собственность. Для цивилизованного человека – каким он всегда себя считал – эта вспышка примитивной похоти была тревожным сигналом. Расстроенный и возбужденный, он закончил мытье и, схватив влажное полотенце, которым ранее воспользовалась Эви, энергично вытерся. Его возбуждение не осталось незамеченным – он слышал, как Эви резко втянула в грудь воздух, когда он вылез из лохани. Небрежно обернув бедра полотенцем, он закрепил конец на талии и направился к своему чемодану.
Порывшись внутри, он извлек расческу и, подойдя к зеркалу, стоявшему на умывальнике, принялся безжалостно расчесывать мокрые волосы. В зеркале отражалась постель, и он мог видеть Эви, наблюдавшую за ним.
Не оборачиваясь, Себастьян поинтересовался:
– Меня сегодня ждет участь собаки мясника?
– Собаки мясника?
– Ну да, собаки, которая лежит в углу лавки и облизывается, глядя на кусок мяса, который ей не позволено трогать.